– Прости, нам с тобой надо расстаться.
Ничего личного, но когда я тебя вижу, то вспоминаю бабушку Катю и мне больно.
Ты ещё найдёшь своё счастье. И давай, пожалуйста, без истерик.
Кстати, ключи от квартиры бабушки Кати, верни.
– Ох, не современная ты, Танюша! – сочувственно качала головой седоволосая женщина, лежащая на кровати. – Как будто из другого времени.
Все на тебя свои заботы норовят скинуть, я ещё на твоей шее повисла, а тебе будто не тяжело и не противно меня обихаживать да «утки» за мной выносить.
– Не волнуйтесь, Екатерина Андреевна! – нежно, но надёжно поддерживая старушку, чтобы она могла присесть на кровати, отвечала девушка. – Мне, и, правда, совсем не в тягость.
Произнося эти слова, Таня подложила подушку под спину женщине, чтобы ей было удобнее, и, отлучившись на кухню, внесла в комнату сервировочный столик на ножках и, поставив его на кровать, продолжила:
– Бабуля, которая меня вырастила и воспитала, всегда повторяла, что доброта мир спасёт. Она говорила, что иначе просто не выжить.
– Так-то оно так, Танюша. Вот только не совсем твоя бабуля права. Доброта, может, мир и спасает, но далеко не всегда человек, который щедро делится своим душевным теплом, получает хотя бы что-то взамен.
Женщина опустила голову, с преувеличенным вниманием размешала желтоватый кусочек сливочного масла в каше, а потом, стараясь не уронить ни капли, не спеша стала завтракать.
Таня по опыту общения с Екатериной Андреевной знала, что во время еды она строго придерживается принципа «Когда я ем, то глух и нем».
Так что никакого смысла «стоять над душой» не было, и девушка приступила к приготовлению еды.
На обед и полдник она обычно оставляла рядом с кроватью подопечной что-нибудь горячее в широком термосе, а чай в обычном.
Разнообразила рацион девушка фруктами и овощами. Благо, щедрый летний сезон позволял.
– Танюша, – позвала Екатерина Андреевна из комнаты, – оторвись от дел, пожалуйста. Лучше посиди со мной, послушай, что я тебе сказать хочу.
Девушка не стала отнекиваться, поскольку по своей бабуле знала, что той были особенно важны их разговоры.
Впрочем, обычно их душевные беседы совмещались с полезными занятиями: заготовками на зиму, лепкой пельменей, вареников или пирожков.
Как всегда, от воспоминаний об ушедшей любимой родственнице у Тани защипало в носу, но она растянула губы в лёгкой полуулыбке и подошла к Екатерине Андреевне.
***
– Спасибо, Танюша. Всё очень вкусно, как всегда! – поблагодарила женщина.– Впрочем, я не по этому поводу тебя отвлекла.
Понимаешь, больно мне смотреть на то, как ты сердечко своё доброе всему миру на открытой ладошке протягиваешь.
Трудно тебе будет с таким золотым характером. Я же ясно вижу, что происходит, и точно знаю, что будет дальше.
Перехватив удивлённый и немного скептический взгляд девушки, Екатерина Андреевна улыбнулась:
– Не бойся. Я не тронулась умом и не изображаю пророчицу. Просто что-то похожее на то, что происходит с тобой, и в моей жизни было.
Ой, Танюша, а ты не очень торопишься? А то я много чего хочу рассказать.
Девушка покачала головой:
– Нет, Екатерина Андреевна. Мне сегодня во вторую смену выходить.
– Отлично. Тогда слушай. Жила-была одна девочка. Сложное время ей выпало, как и многим другим согражданам.
К тому страшному дню, как началась война, она была маленькой, и отца своего и не знала толком.
Кроме неё у родителей ещё сестра была старшая, подросток.
Неспокойно было. Немцы приближались к городу, и, стараясь спасти хотя бы дочерей, мама, используя подвернувшуюся оказию, в деревню их отправила, к дальней родне мужа.
Только обернулось всё намного ужаснее, чем несчастная женщина могла предположить.
Старшую девочку из этой деревеньки на работы в Германию угнали вместе с кровной роднёй и другими жителями, кто покрепче.
Младшая кроха у совсем чужих людей оказалась.
Вот так, вихрем злым и разметало всех. Была семья – и нет.
***
Таня, увидев, что по морщинистым щекам Екатерины Андреевны катятся слёзы, подала ей платок и налила воды.
Женщина сделала глоток, промокнула горькие капли и продолжила свой рассказ:
– В суматохе страшных дней метрика о рождении девочки потерялась. Женщина, которая малютку приютила, точно знала фамилию односельчан, к которым двух городских девочек привезли, а вот имя и отчество – приблизительно.
Вот так и стала я Екатериной Андреевной Степановой, а на самом деле нет уверенности даже в фамилии.
Самые ранние воспоминания моего детства никакой ясности не принесли. Город, лица мамы и сестры я вообще не помнила.
Только иногда во снах видела лампочку, к которой меня поднимали чьи-то сильные руки.
В деревне-то, где я осталась жить и после великой Победы, электричества до середины 50 годов не было. Так что, увидеть лампочку я могла только в городе.
Только для поисков близких этого было очень мало. Как не пыталась найти своих родителей и сестрёнку – безуспешно.
Тётя Галя, которая меня спасла и уберегла, к огромному сожалению, долго не прожила. Надорвала сердце, получая похоронки на мужа и трёх сыновей.
Так я второй раз осиротела. Председатель из дома меня не гнала, но я чувствовала себя словно обязанной, и ни от какой работы не отказывалась. И навоз убирала, и доила, и пахала, и косила.
Бывало, вернусь в дом, и сил нет даже, чтобы печь подтопить и поесть. Рухну, прямо в одежде, и всё – сплю, пока не пора вставать.
Потом одной соседке сказали, что её муж на дощечке-каталке в городе на вокзале ездит, и она собралась его искать.
Дочку, прижитую неизвестно от кого, попросила у меня оставить. Не смогла я отказаться. С открытой душой сказала, что и накормлю Лену, и с собой буду брать на работу, чтобы она под присмотром была.
Уехала соседка – и не вернулась. Запросы в город посылали, но не нашли её – как сквозь землю провалилась.
Может, если бы в городе всё дело было, девочку бы у меня и забрали, а в деревне проще было.
Я за Леночкой как за родной ухаживала, и председатель навстречу пошла – никуда не сообщила, что ребёнок у чужого ей человека.
Правда, за эту услугу мне пришлось буквально батрачить. Председательский огородик полола, поливала, и если что надо – никогда не отказывала.
Так я Лену и растила. Как она совершеннолетней стала, так в город намылилась. Знала я, конечно, что она маму свою мечтает найти, и очень хорошо её понимала.
Ну, и я с ней попросилась, а председатель поворчала, постращала, что никому я не нужна там буду, но отпустила.
Мне уж, считай, под 40 лет было. Страшно жизнь новую начинать, но и Лену бросить не могла.
На завод меня взяли. Что делать – научили. А уж когда квартирку дали, вот эту самую, в которой мы сейчас, я просто счастлива была. Думала, что самое страшное позади.
Лену замуж выдала, но всё равно у неё на подхвате была. Ну, а как иначе. С внучком Валерой сидела.
Дачный участок ради витаминов ребёночку обихаживала. Каждую копеечку – Леночке и Валерику. Мне-то много ли надо?
Всю себя отдавала. Только, видно, плохо я Лену воспитала. Когда меня силы оставлять стали, и она всё реже появляться стала.
Валерик, тот хитрый жук. Ходит, навещает. Особенно в день пенсии.
Это совсем несложно понять было, но я всё до недавнего времени надеялась, что что-то милосердное в нём проснётся.
Пока не услышала, как он тебе в коридоре говорил, что не может доверить уход за любимой бабушкой постороннему человеку. Не об этом он заботится, уж поверь мне. Хочет сэкономить.
К тому же он понимает, плут, что и квартира может государству отойти, если он не подсуетится и не подтолкнёт меня к мысли о завещании.
Сейчас, когда мне считанные дни остались, я как будто прозрела. Потратила жизнь, вкладывая её в людей, которые мной только пользовались. Страшно и обидно.
Екатерина Андреевна вновь заплакала, и Таня успокаивающе заговорила:
– Зря вы так. Валера, в самом деле, о вас заботится. Он говорит, что только мне может доверять, и мне самой только в радость с вами общаться.
Женщина покачала головой:
– Нет, Танюша, не дело, что ты за мной, посторонним человеком, ухаживаешь, хотя у меня есть люди, к которым я отношусь как к дочке и внуку.
Вот только им удобно было на тебя уход за мной возложить. Нашли простушку с добрым сердцем и сели на шею, ножки свесив.
Скажи, а Валера с тобой ещё не заговаривал о свадьбе?
Молчание Тани было красноречивее всяких слов, и женщина предупредила:
– Стыдно, что мальчик, которого я на руках качала, подлецом вырос, но ты с ним настороже будь.
Завтра же вызови мне на дом нотариуса. Я хочу на тебя завещание оформить, но ты об этом ни Валере, ни Лене не говори. Посмотришь, что они, когда меня не станет, тебе скажут.
Потрясённая Таня попыталась спорить с Екатериной Андреевной, но та попросила:
– Не надо лишних слов. Просто сделай так, как я сказала.
***
Нехотя, но девушка подчинилась, хотя периодически говорила подопечной, что она непременно поправится и ещё правнуков успеет понянчить.
Однако Екатерина Андреевна оказалась права. Через месяц после оформления завещания её не стало, и сразу после скромных похорон Валера, состроив скорбное лицо, сообщил:
– Прости, нам с тобой надо расстаться. Ничего личного, но когда я тебя вижу, то вспоминаю бабушку Катю и мне больно. Ты ещё найдёшь своё счастье. И давай, пожалуйста, без истерик.
Таня была шокирована. Екатерина Андреевна во всём оказалась права. Теперь услуги по уходу не требуются, и Валера, пытаясь сохранить образ приятного мужчины, разрывает отношения.
– Кстати, ключи от квартиры бабушки Кати, верни.
Набравшись храбрости, девушка ответила:
– Нет. Екатерина Андреевна квартиру завещала мне. Так что это тебе и Елене придётся отдать мне ключи.
Вытянувшееся лицо мужчины стало совсем омерзительным, когда он принялся оскорблять девушку, которую совсем недавно называл любимой.
***
Как не старались Елена и Валера доказать в суде, что Екатерина Андреевна была не в себе, составляя завещание, и что Таня – недостойная наследница, у них ничего не получилось.
Доброта девушки была вознаграждена, но она крепко запомнила науку мудрой женщины: нельзя разрешать собой пользоваться.
Сердце на ладони